Смерть, какую ты заслужил - Страница 27

Приблизительно через час Билли стало скучно. Нагнувшись с койки, он приблизил лицо к лицу Злыдня. И пока он изучал сильные угрюмые черты, Злыдень поднял веки. Меньше чем через секунду в левый глаз Билли уставилось дуло.

От удивления Билли едва не упал с койки.

– Я просто смотрел!

– Не надо.

Злыдень закрыл глаза и снова заснул, не выпуская из руки пушку.

Билли снял с полки «В зеркале отуманенном» и начал читать. По крыше барабанил дождь. Когда книга ему надоела, он стал смотреть в ближайшее окно.

Невзирая на непогоду, у калитки стоял мужчина – лицом к кибитке. Черт лица нельзя было разглядеть, но создавалось впечатление, что он тучный и что ему за пятьдесят. Одет он был в штормовку и какую-то закрывавшую уши черную шапку. Вид у него был расслабленный: подался вперед, облокотившись локтями о железную калитку. Прошло две минуты, но он не шелохнулся.

Тут Билли отвлек мягкий шлепок. «В зеркале отуманенном» упала с койки. Поскольку книга была ценным первоизданием, Билли не смог оставить ее на полу. Bepнуть томик на полку заняло не больше пары секунд, но когда Билли снова повернулся к окну, наблюдатель исчез.

Злыдень проснулся, когда день клонился к вечеру, умылся и сварил кофе. Пока они его пили, Билли рассказал ему про мужчину у калитки. Злыдень дотошно его расспросил, трижды заставив повторить описание чужака.

– Такого я тут ни разу не видел. Скорее всего пустяк. Но нельзя рисковать. Надо тебя перевезти, Билли. Завтра увидишь свое новое жилище.

Билли сказал, что никуда не поедет, пока не заглянет к себе на Альберт-роуд, чтобы забрать кое-какие вещи. Злыдень счел это неудачной идеей.

– Чего ради трудиться?

– Одежда. Обувь. Несколько книг. Дискеты, на которые я сбрасывал мои тексты.

– Нет. Слишком рискованно. За домом скорее всего наблюдают.

– Да ладно тебе. Не думаешь же ты, что я брошу всю мою жизнь?

– Можешь начать новую.

– С чего бы это, черт побери? Мрачно помолчав, Злыдень вздохнул.

– Хорошо. Но поедем туда на рассвете. Ладно? И делать будешь в точности, как я скажу.

Вечер тянулся долго. Билли спросил Злыдня про его настоящую мать.

– Тебе всегда хотелось с ней встретиться, помнишь? Ты ее нашел?

Злыдень едва заметно кивнул.

– Да? И какая она?

– Уродливая старая шалава, Билли. В буквальном смысле. Она была проституткой-алкоголичкой, раздвигавшей ноги перед бомжами на Кингс-Кросс.

– Извини.

– Не совсем такая, как я думал. Понимаешь, о чем я? Я надеялся на кого-то вроде Джулии Эндрюс в роли Мэри Поппинс.

Злыдень умолк. Билли надеялся дождаться продолжения, когда Стив снова заговорит, но он заполз в темную внутреннюю берлогу. И опять Билли не оставалось ничего, кроме как разглядывать дикарское лицо, теперь повернутое к нему в профиль. Билли решил, что столь поразительным Злыдня делает не присутствие, а отсутствие. Ощущение бесконечной отстраненности, будто он уже пересек границу между этим миром и потусторонним и земные дела его уже не интересуют.

– Ты больше с ней не виделся?

Никакого ответа. Билли уже собрался махнуть рукой на разговор, когда Злыдень повернулся к нему и сказал:

– Ладно, скажу правду. – Он издал короткий горький смешок. – От нее так воняло, что я и на десять ярдов к ней подойти не смог.

– А как насчет Филиппа и Фэм?

– О, им немного не повезло. Когда Фэм было пятьдесят два, у нее нашли синдром Альцгеймера. А когда рассудок ее покинул, Филипп начал над ней издеваться.

Билли не смог себе такого представить.

– Кто? Филипп? В голове не укладывается. Мне казалось, он ее любил.

– И мне тоже.

– Он ее бил?

– Нет, просто унижал.

– Как?

– По мелочам. Например, помнишь бабушку Кенион?

– Кажется, нет.

– Это мама Фэм. Моя бабушка. Как бы то ни было, бабушка умерла, и я поехал на похороны. Это было лет пять назад, когда дела Фэм уже пошли плохо. А Фил одел ее в ярко-красное пальто с золотыми пуговицами, тогда как все остальные были в черном. К тому времени сознание у нее почти совсем помутилось, но иногда случались просветления, и тогда на несколько кратких секунд она понимала, что именно происходит. Так вот, они едут в катафалке, и вдруг Фэм приходит в себя. И не может понять, почему она в красном. А он сидит и довольно улыбается.

– Ужасно.

– Вскоре после этого она умерла.

– А Филипп?

– Тоже.

Рано утром на следующий день Злыдень отвез Билли в Левенсгульм в своем минивэне. По дороге Билли допытывался у Злыдня про его личную жизнь.

– Значит, у тебя нет семьи? Нет друзей?

– Верно.

– Выходит, ты одинок.

И снова на Билли уставилось дикарское лицо, спокойное и бесстрастное.

– Людям нельзя доверять. Люди всегда тебя подведут. Центр твоей жизни должен быть здесь. – Подчеркивая свои слова, он похлопал себя по груди. – Нужно быть в мире с самим собой.

– Как ты можешь быть в мире с собой, – логично спросил Билли, – если направо-налево убиваешь людей?

– Только одно когда-либо давало мне ощущение полноты, Билли. Убийство – моя творческая отдушина.

Билли покачал головой.

– Ничего творческого в убийствах нет.

В немигающих глазах сверкнул холодный огонь.

– При моем подходе есть.

Билли жил в ветхом трехэтажном эдвардианском домишке. Они дважды проехали мимо, выискивая признаки жизни. Никаких. Припарковав минивэн, Злыдень остался снаружи сторожить, а Билли пошел собирать пожитки. Повозившись с ключами, он осторожно открыл входную дверь. По убогой прихожей шарили солнечные лучи.

На полу лежала горка писем и бесплатных газет. Но, слава богу, никаких собачьих какашек. Отнеся почту на кухню, Билли включил свет. Среди прочих оказалось письмо от Никки. Он узнал его по прочерку. На конверте марка со штемпелем Конглтона. Сунув его в карман куртки, Билли поднялся наверх.